24 февраля в 5 утра мне позвонил по телефону мой оператор Валерий Ситюк. Валерий живет в Броварах и одним из первых услышал ракетные обстрелы. Я с ним работала много лет на войне и первое, что он сказал: "Началось". У меня все остыло внутри, потому что в соседней комнате спал маленький ребенок, а рядом – мама.
Мой мозг не верил, просто отказывался верить, несмотря на то, что я видела войну на востоке, несмотря на то, что я, в принципе, понимаю все безумие россии и путина. Сердце чувствовало, что так и есть, а мозг отказывался верить. Я еще несколько минут ходила по квартире, не понимала, что делать: будить или не будить всех и как дальше действовать.
У меня был подготовлен "тревожный" чемоданчик, который я собрала на всякий случай. Поскольку я не верила до последнего, то там было не очень многое. Первая мысль было о том, что нужно вывозить ребенка. Буквально через несколько минут после первого звонка мне позвонил по телефону военный из армейской авиации и сказал выезжать, потому что "началось". Я так быстро собралась, что даже не успела нормально одеть ребенка. Я просто смотрела на Макара и думала, что если сейчас "здесь" начнутся ракетные удары, что будет с моим ребенком. Разбудила маму, сына, схватила тот тревожный чемоданчик. Буквально через десять минут я уже была на улице. Слава Богу, что у меня есть машина.
Когда мы начали ехать по Киеву, когда я увидела в 5-6 утра огромные очереди на заправках, я поняла, что все это правда. Я не видела взрывов, не видела ракет, но вот это вот ощущение холода... Я хорошо помню, как я бежала за машиной и у меня во рту все пересохло так, что я не могла и слова произнести. Настолько велик у меня был внутренний страх за ребенка. Первое что я взяла перед тем, как положить вещи в машину – огромная бутылка воды, и выпила где-то половину. Я уехала в первые полчаса, и мы ехали просто вникуда. Сначала во Львов, к подруге, а дальше — как сложится.
Верила ли я, что война будет полномасштабной? Наверное, не верила. Я много видела зверств русской армии, я видела, что они творят на востоке, у меня не было ощущения, что война где-то далеко. Война всегда была рядом. Однако я до последнего не верила, что он (путин – прим.) вторгнется вот так напрямую, нагло. Одно дело вести войну на востоке, прикрываясь местным населением, которое вроде бы что-то отвоевывает, а другое дело, когда ты прямо на виду у всего мира врываешься в другую страну. Я как военный корреспондент честно этого не ожидала. Осознание пришло уже в пути, когда читала новости.
Мы поехали сразу во Львов, оттуда в Закарпатье, где и остановились. Первые три дня мозг вообще не работал, отказываясь окончательно поверить в происходящее. Когда начались первые призывы о помощи от военных, от людей, которых нужно было расселить, я включилась в процесс. Искала "броники", каски, пытались совместно с другими из Израиля пересылать. В это время люди массово уезжали, эвакуировались и им негде было остановиться, были безумные очереди на границе — я пыталась немного помогать во всех этих процессах и мой мозг переключился на дела. Уже не было смысла паниковать, нужно было просто делать все, что можешь.
Мне запомнился больше всего день, когда я случайно познакомилась в местном магазине с местной жительницей, которую звали Оля Ситкарь. Я кормила собачку и мы разговорились. В то время я жила в гостинице, а у меня эвакуировалась семья, поэтому мы активно искали жилье на 9 человек. И тут в разговоре она вдруг говорит: "Хочешь, я тебя поселю у себя, заезжайте все ко мне". Оказалось, что она живет с двумя детьми в доме. В то время в Закарпатье поднимали цены и невозможно было вообще найти жилье. Это была первая неделя войны, сплошная паника. Аренда квартиры стоила от 30 тысяч гривен, от тысячи гривен были номера в гостиницах. Некоторые знакомые жили у меня в номере – у нас была куча людей. В поисках жилья мы "перерывали" все, и здесь местная девушка приглашает нас всех к себе домой бесплатно! Это был день, который запомнился, и тогда я поняла, насколько война нас объединила и дает возможность встретить замечательных людей, которые готовы бескорыстно помочь.
Эта девушка появилась как ангел: когда моей семье негде жить, когда мне нет, где жить, она просто появляется в магазине и предлагает помощь. С этого дня у меня появилась уверенность в том, что мы победим. Люди объединились в одном общем горе. Этот момент лично для меня был переломным.
Мы и сейчас живем у этой девушки, помогаем ей, чем можем. И она мне тоже в волонтерстве помогает. Украинцы умеют и могут объединяться, умеют помогать, и этим мы точно отличаемся от врага.
Сын пережил тяжелую дорогу: сначала мы поехали во Львов, где почти каждый час была сирена и мы спускались постоянно в подвал. Малыш спал и или просыпался, или я его будила, и он не понимал, что вообще происходит. Он был постоянно испуган. Сирены, сирены, сирены… И я поняла, что нужно ехать дальше. Он привык к тому, что у него дома удобно, уютно, есть свои игрушки, мама всегда рядом относительно спокойна. А тут мама взволнована, мы каждый час спускаемся в какой-нибудь подвал, постоянно что-то гудит и ребенок просто сбился с графика. Сутки мы провели под сиренами во Львове и выехали в Закарпатье. У нас были очень длительные поиски жилья, постоянные переезды. Он начал плакать целыми днями. Я пережила дородовую депрессию и послеродовую, но такого состояния у ребенка я еще не видела. Он не отпускал меня прямо ни на минуту. Когда я шла в душ, он стоял у двери и кричал: "Мама, мама". Веселым вообще не был. Первые две с половиной недели войны я думала, что просто сойду с ума, потому что не могла спать нормально, не могла заниматься полноценно волонтерством, я вообще ничего особенно не могла сделать, потому что ребенок требовал моего внимания постоянно. К моменту, когда уже приехали мои родственники и могли мне помогать, сын просто не хотел с ними быть. Даже когда он был со мной, он постоянно плакал, постоянно "висел" у меня на руках, был взволнован. Он настолько чувствовал мою боль, что реакция на телефон в моих руках была просто безумной.
Я даже написала большой пост, где мне посоветовали, что следует сделать. Мы так и поступили: пришли к территориальной обороне, к ребятам в форме. Ребенок увидел их и они ему сказали, что нас защищают. Интуитивно ребенок все равно ощущает войну, даже не понимая ее. Я пыталась дать ему чувство безопасности, чтобы он знал, что украинские воины его защитят, что все будет хорошо, показывала ему, что он под защитой и пыталась уделять больше внимания.
С нами живет 4 детей и мы не скрываем войну от них. Мы сами не говорим, не рассказываем, но если они спрашивают, тогда говорим. Жена моего брата – психолог. Когда ее сын спрашивает, что происходит, она говорит честно, что россияне ворвались на нашу землю, что они сейчас ведут войну, а наши военные обороняются и пытаются победить. Дети испытывают тревогу и волнение, поэтому важно давать надежду и уверенность в том, что они будут защитены. Например: мама рядом и она защитит. Жена брата только сама укладывает сына спать, потому что считает, что ребенок должен чувствовать защиту мамы.
Когда на меня посыпалась куча телефонных звонков с просьбой о помощи, когда Макар стал постоянно плакать, в какой-то момент не выдержала уже я. Я просто понимала, что либо я сейчас сдамся и у меня действительно будет безумный нервный срыв, либо я сейчас с этим что-то буду делать. Я посоветовалась со своим психологом и она сказала, что ребенку уже два года, я могу оставить его и на несколько дней уехать, просто я должна быть на связи. У меня была такая возможность и я смогла уехать в соседнее село на три дня. Я связывалась по телефону с сыном и я просто побыла одна. Впервые за два года я побыла одна. И хочу сказать, что я настолько восстановилась, что сейчас я полностью "включена" в Макара, в волонтерскую работу… Мне хватило этих трех дней, чтобы полностью восстановиться. И это очень важно, потому что я вернулась спокойная и мой сын тоже стал более спокойным. Исчезли истерики, он охотно идет гулять с бабушкой, нет постоянного «мама-мама-мама».
Также спасает режим. Я смогла его восстановить – сын спит по три часа днем. И этого времени мне хватает вполне, чтобы сделать все свои дела, включиться в процессы помощи, почитать новости, что продолжаю делать после 22-х.
Если у мамы нет возможности куда-то уехать, нужно просто ложиться днем спать с ребенком, заботиться о ночном сне так же. Ибо только спокойная мама обеспечивает покой ребенку. Иначе и людям не поможешь, и ребенок будет беспокойным, и с самой мамой не все будет хорошо. Если есть возможность отдыхать – нужно отдыхать.
Война войной, но мы сейчас боремся за человеческие жизни. Человеческие жизни – это и собственная жизнь, и жизнь своего ребенка. Спокойствие и психологическое состояние мамы – это сейчас главное.
Я не могу сказать, что меня изменил именно этот отрезок войны, потому что для меня война началась в 2014 году. Однако я стала более категорична к людям. Уже не то время, чтобы чего-нибудь не понимать. Есть война, и есть люди, которые помогают, а есть люди, которые за рашизм.
Я категорична и к россиянам, и к украинцам. Для меня и мир поделился, и украинцы некоторые тоже, на черное и белое, потому что есть война, и ты должен быть за свою страну. Точка. Я уже никогда не пойму тех, кто стоят в стороне. Если раньше вы могли чего-либо не понимать, то сейчас вы должны включаться в процесс.
Самая большая мечта – чтобы все мировое сообщество признало зверства русской армии, чтобы они все были признаны в Международном суде в Гааге.
Чтобы была доказана вся вина путина и людей, поддерживавших его режим.
Чтобы все они плакали огромными слезами и просто умоляли о том, чтобы их простили.
Я мечтаю о том, чтобы все люди, которые сейчас выступают за россию (и в Европе есть такие), чтобы они каялись и им не было прощения.
Чтобы каждый, кто это поддерживал, почувствовал на себе ужасы, которые пережили украинцы.
Чтобы им до конца жизни было стыдно.
Чтобы весь мир отвернулся от россии.
Чтобы каждый человек, поддерживающий это вторжение, морально страдал.
Каждый украинец наконец-то будет гордиться тем, что он украинец, даже тот, кто об этом не думал. Нация, которая победит, а она обязательно победит, будет сплочена. Я просто в это верю.
Конечно, украинцы останутся чуткими, будут ценить настоящее, мне так кажется. Будут жить не завтрашним днем, а сегодняшним, понимая и помня, как завтра может быть неопределенным.
Первое, что я хочу сделать – предложить Вооруженным Силам Украины помощь и после победы. Я хочу сделать максимально возможное, чтобы и после войны, в уже мирной жизни, люди продолжали гордиться ВСУ и не забывали об их подвигах.